Я познакомилась с Симом лет 7 назад. Красавец в полном расцвете лет, флотская походка «как будто он открыл пятьсот америк», коренастый со слегка искривлёнными ногами, он влюбился в меня сразу и безоговорочно. Я ответила ему взаимностью, хотя отношения у нас были непростые.
Когда после долгого рабочего дня, я забегала на чашку кофе на минутку, которая растягивалась в часок, Сим вразвалочку спускался со второго этажа, садился напротив меня глаза в глаза и начинал разговор без слов:
— Я люблю тебя! А ты? — вопрошал его взгляд.
— Конечно! — ворошила я его ёршик на голове.
— Ты шутишь! — уворачивался он.
— Ты мой самый любимый! — сжимала я его в объятиях.
— Ты играешь со мной, как кошка мышью! — с укоризной смотрел он.
— Ну любимый мой, иди я тебя поцелую!
— Пусти! — вырывался он из моих объятий.


Шли годы, а мы всё так же встречались за вечерним кофе. Всё так же, услышав мой голос, Сим спускался вниз, и эти встречи стали частью моей жизни.
И вдруг, как гром среди ясного неба, звонок Эли: «Сим заболел!»
Симик, мой любимый Симик заболел! Я заметалась — что делать? Врача, срочно врача!
И вот доктор тщательно мнёт живот, заглядывает в рот, внимательно рассматривает склеры глаз, выписывает направления на анализы. Диагноз звучит, как приговор — цирроз печени.
Дальше всё вспоминается, как плохой сон: клиника, капельницы, лекарства, уколы, диета — всё как у людей. Быстрое угасание и надежда только на уникальное дорогостоящее лекарство, не дающее гарантии, но дающее хоть маленькую, но надежду. Покупаем упаковку на двоих — в клинике встретили девушку, у которой кот с таким же диагнозом.
Симик уже не спускается вниз, когда я прихожу. Он не спускается вообще. Непохожий на себя, под блёклой обвисшей шкуркой кроме скелета ничего не осталось, потухший взгляд. Он ищет укромные места, и каждый раз чтобы ехать на капельницу, мы, с трудом разыскав его, достаём щуплое невесомое тельце из-под кровати, из дивана, из-за стиральной машины.
Закончилась первая упаковка лекарства. Девушка, с которой мы на двоих покупали препарат, потеряла надежду и отказалась от продолжения лечения. Вторую упаковку мы берём сами, доктор теперь приезжает на дом. Надежда еле теплится, как и жизнь в Симике. Он давно питается только капельно, и вдруг первый робкий лучик — он подошёл к мисочке и, нехотя, даже можно сказать с отвращением, что-то там пожевал.
Мы с Элей готовы нырять на дно океана чтобы достать ему то, что он поел бы. Кошачий корм сменяет детское питание, творожок, мяско, специальные корма. Мы рады каждому его глотку, с замиранием сердца смотрим на него, только бы выжил! Только бы захотел бороться за жизнь, как тогда, когда крошечным котёнком, быстро перебирая коготками, залез по платью на плечо Эли, сражаясь за свою маленькую блохастенькую жизнь…

Я как всегда захожу к Эле на вечерний кофе. Сверху по ступенькам вразвалочку спускается Сим. Он садится поближе и смотрит, как мы пьём кофе. Располневший увалень уже не ведёт себя, как влюблённый мальчишка. Наверное он не может простить нам тех экзекуций, которым мы его подвергали совсем недавно, дуется на меня и отводит взгляд. Ну и пусть, главное жив! И мы начинаем вспоминать, как Симик боялся подброшенных в трёхлитровой банке декоративных крысят, и как, когда крыски подросли, он залезал к ним в клетку, пока его не атаковал повзрослевший крыс.
Сим принёс нам всем столько радости за свою пока ещё короткую жизнь, что нам есть что вспомнить, и слушая наши разговоры, Симик оттаивает и забывшись начинает тереться об меня головой, громко мурлыкая и капая слюной от удовольствия: «Ты меня любишь?»… Жизнь продолжается!