Время каждый выбирает сам. Какое выбрал, в таком и живет. Николай Дмитриевич выбрал себе не время, а долю. Нелегкую долю человека, не пожелавшего идти в услужение к временщикам, оккупировавшим самарскую землю. Поэтому сейчас он заключенный ИК-9, именуемой в профессиональных кругах «Больничка».


Разговор наш был неспешным и долгим. Много Николай Дмитриевич рассказывал, как его пытались уговорить, потом сломать. Как приезжали к нему бывший и нынешний самарские губернаторы. Кто к чему склонял. Кто и за что обещал прекратить преследование. Поэтому, когда я включил диктофон, первый вопрос напрашивался сам собой. Чуть не забыл. Это важно. Говорил Николай Дмитриевич совершенно свободно, взгляда не отводил. Над ответами практически не задумывался. Видимо, на все вопросы сам себе он уже давно ответил.

— Николай Дмитриевич, скажите честно, если бы знали, что произойдет, вы бы ушли с поста мэра?

— Нет. Хотя если бы была достойная замена, ушел бы. Я ее, кстати, готовил.

— А вам не жалко своей жизни, свободы?

— Нет. Да, на первых порах мне было очень горько — ведь на каждый роток не накинешь платок. Кто знал глубоко всю подоплеку, те все понимали. А кто не знал, ну что ж… Честь свою я не потерял. Мне как-то цыганка погадала и сказала, что, если бы я не попал в эту ситуацию, меня наверняка застрелили бы.

— Я недавно разговаривал с председателем Самарской губернской Думы Виктором Федоровичем Сазоновым, в том числе и о вас, и сказал ему, что могу за пятнадцать минут написать список из двухсот человек, которые достойны сидеть в тюрьме гораздо больше, чем Уткин. На что он мне сказал, что за то же время напишет такой список на пятьсот человек. Все же все понимают.

— Я ни о чем не жалею и поступил бы так же вновь. Мне жалко Наталью Немых (Наталья Немых, бывший руководитель департамента земельных ресурсов города Тольятти. Осуждена вместе с Уткиным. Срок ее заключения по обоим делам — восемь лет в колонии общего режима — Авт.). Она очень грамотный человек. Мне Новожилов (Евгений Новожилов — бывший прокурор города Тольятти — Авт.) открыто предлагал: сдай Наталью, и мы от тебя отстанем. Я ему сказал, что сделать этого не могу.

— У вас после судов, этапов, и длительного срока заключения произошла переоценка ценностей?

— Я бы не сказал, что произошла.

— А вам не кажется сейчас, что политика в нынешнем ее виде в нашей стране пустая суета сует? И думать стоит о других ценностях.

— Вы знаете, я бы сформулировал несколько по-иному. Я же еще в советское время поработал инструктором и завотделом горкома партии. Могу сказать, в чем отличие функционеров тех времен от функционеров «Единой России» и нынешней власти вообще. Тогда на 90 процентов они работали на общество, а на 10 процентов на себя. Сейчас ровно наоборот. А вообще-то вы правы на самом деле. Если говорить о ценностях, ведь остались единицы, которые держат слово. А в остальном это уже не политика, а популизм сплошной. Посмотрите, что сейчас происходит в связи с выборами в том числе и в нашей любимой Самарской области. То вдруг про птицефабрику вспомнили, то Тольятти дают 300 миллионов на дороги на 2012-2013 годы. Ну что такое 300 миллионов для Тольятти, тем более что эти деньги пойдут и на строительство путевой развязки. А что такое путевая развязка? Ее проект сделали еще при мне, начали вынос сетей — стоимость около миллиарда. Мне тогда сказали: нет, так не пойдет, проектируйте, чтоб стоило около двух миллиардов.

— Пилить что-то надо...

— Та же самая история с проектом берегоукрепления. При этом говорят: или эта фирма будет работать или вот эта. Тебе очистные нужны? Называй любую сумму, но работать должна компания такого-то. То есть нужны подрядчики, которые откатывать умеют. А сидеть кто будет, спрашиваю.

— Николай Дмитриевич, вы продолжаете думать о городе, о том, что там происходит, потому что это огромный кусок жизни, которая не отпускает и в заточении?

— Тольятти для меня очень много значит. В 1978 году я начал работать инструктором горкома партии и с тех пор влез во все городские проблемы досконально. Могу часами рассказывать о том, что нужно моему городу, где хорошо, где плохо. Но дело даже не во мне, я ведь не на голое место пришел. Я этот город принял от людей, которые жизнь на него положили, которые так же, как и я, болели за него. В Тольятти много чего было сделано. А потом узнаешь — военное училище самое классное в стране, современное, с нуля построенное, закрыли. Кадетский корпус, который мы уговорили Ельцина организовать на паритетных условиях, — тоже. А я хотел там и для девчонок отделение открыть. И так везде — развал, чего не коснись. Сегодня пропагандируют «Жигулевскую долину». Но кто туда прийдет, как можно туда прийти, не посчитав ни энергозатраты, ничего. Посадить все это на существующие сети?

— Ну, на результатах никто особо не заморачивается, когда идет освоение таких огромных денег.

— Думаю, все прекрасно понимают, почему у нас саммиты всякие проводят, Олимпиады, добиваются проведения матчей футбольного чемпионата мира. Это ж сумасшедшие деньги, которые можно выжимать и выжимать из бюджета. И с барского плеча нужные люди эти деньги получают и осваивают. Такого размаха ведь прежде никогда не было. И потом, что сделали с городами и весями! Если раньше мы жили по смете и знали: смета Тольятти 98 миллионов — по тем временам, сейчас стало 5-6 миллиардов. Но ведь все деньги централизуются в Москве, против чего так долго боролись. А городу остается 12-14 процентов от заработанного.

— А дальше с протянутой рукой — этому дадим, а этому еще подумаем.

— Вот это и нравится сидящим в Москве, что им все кланяться должны. Помнится, про Михаила Касьянова, когда он еще премьером в правительстве России работал, говорили: «Миша два процента», сейчас это просто смешно — теперь сорок, а то и пятьдесят процентов отдай, чтобы что-то для города получить.

— Вас очень многие люди предали и сдали. Предательство сильно переживали?

— Да, это было как удар в солнечное сплетение. Тот же Морозов, мой заместитель, которого я вытащил практически из-за решетки, когда на Волгоцеммаше невесть что творилось с их бартером. И он, этот Морозов, начал говорить, будто я все знал по земле — о том, что не наша, что он меня об этом не раз предупреждал. Эстрин (Аркадий Эстрин — с 2000 по 2003 годы работал в команде Уткина директором департамента строительства и архитектуры — Авт.), который у меня в замах был, то же самое. И все это в деле послужило обвинению. Много таких, кто предал. Сильнее всего, конечно, у меня было переживание из-за Морозова. Я с ним в вечернем институте шесть лет учился, мы вместе прошли много чего, а он со мной так поступил. Другие ладно, что с них взять.
Я жене всегда говорил: не ходи ни к Сазонову, ни к кому другому. Ну скажут они — да мы знаем, ни за что он сел, и все этим ограничится.

— А к вам сюда приезжал кто-нибудь из коллег-депутатов? Мне, например, было не очень сложно добиться встречи с вами.

— В 2008 году был у меня Виктор Сазонов — приезжал 1 ноября поздравить с днем рожденья. Чаю попили. В прошлом году, когда я в Сызрани находился, Хлыстов (Виктор Хлыстов, с 2004 года глава города Сызрани — Авт.) приезжал — инкогнито. В суде видел Сергея Андреева и Борислава Гринблата, Николая Ренца. Поздоровались.

— Гринблат летом как-то пришел на пресс-конференцию в майке с надписью «Свободу Уткину».

— Слышал я про это. Хотя Борислава некоторые обвиняют в популизме, будто он использует фамилию Уткина, чтобы его на выборах поддержали. Мне сложно сейчас оценивать, что происходит на самом деле.

Нет у меня никаких обид на того же Пушкова (нынешний мэр Тольятти. — Авт.). Этот человек просто сел не на свое место.

— Пусть на него «Единая Россия» обижается. Там же все сейчас сидят и репу чешут, кем его бы заменить поскорей.

— Думать надо было раньше — Пушков же никогда не принимал самостоятельные решения. Когда он работал на заводе, у него правой рукой был умнейший Аркадий Яковлевич Гельбух, которого я отлично знаю с 78-го года. Вот он и принимал все решения за Пушкова. С ним вообще все понятно: нашли простака, организовали во время выборов вокруг него фурор — вот ставленник ВАЗа, отличный руководитель и так далее. У него просто характера не хватило сказать, что не знает этой работы, и отказаться. Я в свое время приглашал известных вазовцев поработать в команде, пойти ко мне замами. Я ведь многих там знаю. Все отказались. Игорь Дубровин, с которым мы вместе в горкоме работали, мне сказал: а на хрен мне в этом дерьме копаться за такую нищенскую зарплату, я на заводе в пять раз больше получаю. Валера Овчаренко, он металлургическое производство на ВАЗе возглавляет — тоже не пошел. А Пушков пошел — выдвинули его и пошел. Слава богу, Пушкову хватило ума не всю команду мою разогнать и оставить в мэрии людей, которые умеют управлять.

— Давайте вернемся к теме предательства. Вы простили всех?

— Злобы ни к кому у меня нет, желания мстить тем более. Но руку я им не подам. Конечно, мне тяжко переживать за семью, ей больше всего досталось. Я здесь в изоляции, а они там на людях, приходится и со злобой и злорадством сталкиваться. Моя внучка даже подралась в школе с каким-то пацаном, когда тот сказал, что у нее дед взяточник. Две внучки — двойняшки, в марте по три года им будет, они родились без меня. Я с ними по телефону общался, они маленькие еще, не понимают, что по телефону я их не вижу, говорят мне: «Дед, вот игрушки, давай вместе поиграем»… В общем, семье тяжело пришлось. Сын вынужден был уехать в Ульяновскую область и некоторое время работать там, потому что в Тольятти с фамилией Уткин не мог устроиться на работу.

— Насколько я знаю, ваша семья достойно вашу общую беду переживает. С таким тылом, наверное, ничего не страшно и можно жить дальше. Как вы собираетесь жить, когда выйдете на свободу? Чем будете заниматься?

— Это главный вопрос, и он, как соль на рану. Быть заложником обстоятельств и сидеть дома мне не хочется, конечно. В планах у меня воспоминания написать. Я всю сознательную жизнь, как грамоте научился и до 2004 года, вел записи о происходящем вокруг меня. А когда начались самые тяжелые времена и так называемая современная политика стала все больше в жизнь вмешиваться, с записями масса вопросов возникла. По понятным причинам не мог я там какие-то фамилии называть, потому что за этим могли последовать трагичные вещи для людей. В общем, есть о чем вспомнить и написать. Когда время придет. Да, думаю, и без работы я не останусь, потому что мои знания и организаторские способности могут быть полезны. Обидно, что государство потратило на мою профессиональную подготовку столько средств и моими знаниями и опытом больше не пользуется. Меня же куда только не посылали квалификацию повышать. Я земельное законодательство в Австралии изучал, экологию — в Германии, рынок — в Англии, местное самоуправление — во Франции. И теперь все эти затраты, получается, прахом пошли.

— Государство у нас «щедрое» — лишив вас свободы, оно на ваше содержание за решеткой денег не жалеет, вместо того чтобы использовать ваши знания и опыт на общее благо.

— Мы здесь на эту тему много рассуждаем. В России, по моим сведениям, 950 тысяч заключенных, примерно столько же занятых обеспечением нашей изоляции от общества. Работают, дай бог, процентов тридцать осужденных, с заработков которых высчитывают за коммунальные услуги в колонии, за одежду, белье и так далее. Остальные семьдесят процентов ничего не делают и с них ничего не высчитывается. Их содержат полностью за государственный счет. Кому от этого хорошо?

— А у вас здесь с товарищами по несчастью нормальные отношения?

— Отношения нормальные, большей частью уважительные. Кое-кого даже шокирует, что я быстро нашел со многими общий язык, авторитет завоевал. Я тут бригадиром работаю. Случается, что кому-то не нравится, что заставляю их хорошо делать любую работу, поэтому иногда огрызаются. Но на то они и люди, со своими особенностями, характерами. Есть категория заключенных, которые попали сюда потому, что кто-то воспользовался правом силы, а не закона. Не очень приятно было читать как эти дела в прессе подавались. Тут руководитель «Волготанкера» сидел, который попал под раздачу из-за того, что в «Волготанкере» была доля ЮКОСа. Замминистра природопользования Самарской области тоже здесь сидела (Кадрия Коровяковская, бывший заместитель министра природных ресурсов и окружающей среды Самарской области. Осуждена в 2009 году на восемь лет за получение взятки. В этом деле засветился оперуполномоченный ОРБ №3 ДЭБа полковник Калимулин, работавший под прикрытием по подложным документам и организовывавший провокации взяток. В самарском деле он фигурировал под фамилией Гальяров. Подробности в «Новой газете» № 28 от 18 марта 2011 года — Авт.). С такими людьми интересно было общаться.

Есть и неприятная публика, в основном это те, кто за наркотики сидит, у них один разговор — о дозе. Есть здесь и «сказочники». Чаще всего сказки про амнистию в ходу, особенно когда новый этап на зону приходит. Кто-то в эти сказки верит. А вот о семьях, о сокровенном очень мало рассказывают. И о своем деле подробности не принято выкладывать. Чем-то это похоже на неписаные монастырские правила. Я когда-то ездил на Афон и спросил одного непростого монаха, он бывший завкафедрой МГУ, как он в монастырь попал, а тот мне ответил, что не принято этим делиться ни с кем.

И легенд на зоне всяких хватает, я даже и про себя слышал. Будто видел кто-то своими глазами, как меня брали, как лопатами в самосвал деньги грузили. Придумывают и разные другие истории про меня, что со мной работали и точно знают, что и как было. Ко мне даже следователь приезжал как-то с опросом про какого-то дворника, который работал в парке Победы и пропал. Оказывается, мать этого пропавшего написала заявление в милицию, что сын ее якобы работал с Уткиным и после моего ареста пропал. И следователь на полном серьезе приехал ко мне по этому поводу. Наверное, делать ему больше нечего.

Время встречи незаметно подошло к концу. Николай Дмитриевич пошел меня провожать. Подошли к вахте: «Извини, мне дальше нельзя». Попрощались.

У вахты я обернулся. Он возвращался в зону. Шел твердо и спокойно.
___________________________________________________________________
Сергей Курт-Аджиев, parkgagarina.ru