Добрый день!

1. Если в двух словах, то главным образом по личным обстоятельствам.

2. Очень давно, ещё до школы. Причём без каких-либо подталкиваний со стороны. Иностранные языки всегда казались мне чем-то невероятно захватывающим. Так же я отношусь к ним и по сей день. Языки — это как различные операционные системы, с помощью которых люди обмениваются информацией и с помощью которых мы общаемся со своими собственными мозгами. Функции и возможности у этих «операционных систем» примерно одинаковые (хотя и со своими особенностями), а вот «интерфейсы» бывают на удивление разные. Понимание особенностей чужой «операционной системы» позволяет лучше понять и свою собственную.

Ну а помогли, конечно, родители, которые, когда я учился во втором классе, уступили моему нескончаемому нытью и нашли мне репетитора по английскому. В то время это была не совсем обычная практика (более того, частные уроки считались даже чем-то немножко стыдным), да и мои родители были обычными советскими гражданами с обычной советской зарплатой. Так что спасибо им большое.

В общем, будь у меня больше свободного времени, я бы с удовольствием посвятил его изучению новых языков. Но сейчас для меня более актуально задача не растерять те три, которые успел выучить за беззаботные (как я теперь понимаю) годы учения.

2. Ну, о своей любви к музыке я рассказываю еженедельно в своей авторской колонке на сайте радио «Орфей». И не только там. В частности, я регулярно пишу статьи в буклеты Большого театра. Буквально позавчера там прошла премьера одноактных спектаклей «Дитя и волшебство» и «Путеводитель по оркестру» — в буклете, выпущенном театром по этому поводу, две моих статьи. Сейчас я отвечаю на ваши вопросы, а между делом дописываю статью для следующего их буклета — к премьере «Сомнамбулы». Это будет уже пятый буклет ГАБТа, составленный при моём участии.

Если кратко, то музыка — это для меня и любовь всей жизни, и надёжный друг. Музыка — самый лучший психолог и психоаналитик. Никакой специалист не расскажет вам о том, что происходит у вас в душе, так же подробно и правдиво, как она. Если бы люди больше слушали серьёзную музыку, они были бы счастливее.

Биология… Она занимает большое место в моём сердце. Alma mater у человека в жизни бывает только одна, и для меня это, конечно, биофак МГУ. ГИТИС же — просто «второе высшее». Не потому что он хуже, а потому что один раз в год сады цветут. :) Мы сегодня живём в эпоху биологии, так же как, скажем, 1960-е гг. были эпохой физики. Биология сейчас — самый передовой край науки, там происходит всё самое важное и интересное. Неудивительно поэтому, что среди биологов встречается немало потрясающих личностей. Среди самых близких моих друзей биологи составляют подавляющее большинство. И дай бог многим артистам, музыкантам и искусствоведам разбираться в искусстве так, как разбираются в нём иные из моих друзей-учёных. Работая над спектаклем или сочиняя очередное эссе, я ориентируюсь прежде всего на этих людей — умных, интеллигентных, но «сторонних». Их мнение для меня особенно ценно.

4. Конечно, чужая душа потёмки, и лично с мсье Депардье я не знаком, но со стороны не очень понятно, с чего бы ему, при его-то деньгах и славе, впадать в отчаяние. Что же касается расчёта, то, возможно, он тут был и, возможно, не только его. Сами посудите: две великие державы, как будто у них нет других проблем, дней десять, если не больше, обсуждают только это событие — скорее курьёзное, нежели важное. Трудно поверить, что никто не извлёк из этого выгоду.

5. Этот вопрос сам содержит в себе ответ. В России и в Тольятти есть Россия и Тольятти, и именно этого мне во Франции порой очень не хватает.

В первый класс я пошёл в школу №17. Но, как известно, в этой школе есть только первые три класса, поэтому потом наш класс в почти полном составе перевели в школу №19. Я был, что называется, трудным подростком, конфликтовал с учителями, и, хотя учился всегда неплохо, потом ещё дважды был вынужден менять школу. Из 19-й я попал в 9-ю, где тоже долго не задержался, и к выпускному классу меня, можно сказать, «подобрал» тогдашний директор школы №13 Борис Борисович Левицкий. Он не испугался моего «послужного списка», очень поверил в меня, и школу я окончил на удивление благополучно. Борис Борисович относился ко мне, можно сказать, по-дружески — время от времени приглашал в гости, беседовал, давал почитать различные книги, но всё это без фамильярности и панибратства, что было бы непедагогично. Я с удовольствием несколько раз встречался с ним и после отъезда в Москву. А потом его не стало… Светлая память.

Однако я не могу сказать, что школа оказала на меня какое-то особенное влияние. Нет, разумеется, школьные годы — важный период формирования личности. Но что-то конкретное припомнить трудно. Я в то время много читал и был достаточно независим в выборе своих интересов. По крайней мере, так мне это запомнилось. :) Вот в вузах, причём в обоих, мне попадались педагоги, которым действительно удалось перевернуть моё мировоззрение с ног на голову.

Что касается вопроса про наставника… Начиная с определённого возраста, наставником человеку может быть по-настоящему только он сам.

Спасибо, я тоже, как всегда, рад пообщаться с вами.

1. Моё «широкое» образование во многом плод случайности. До довольно позднего возраста у меня просто не было возможности понять, что моё истинное призвание (то есть то дело, которым мне действительно, что называется, «в кайф» заниматься 24 часа в сутки) — это театр. Потребовалось много времени, чтобы разобраться в себе и в окружающем мире. Но я ни о чём не жалею — в режиссёры нужно идти, когда тебе есть что сказать, когда знаешь жизнь «изнутри».

Желаю ли я этого своим детям? Я, безусловно, желаю им быть образованными. Просто потому что желаю им быть счастливыми, а образованный человек счастливее невежды. Древние люди боялись грома и молнии, потому что не понимали их истинной природы. Сегодня грома и молнии не боится уже, наверное, никто, но есть ещё немало подобных вещей, которые внушают страх непросвещённым людям. Так что расхожая поговорка «меньше знаешь — крепче спишь» неверна. На самом деле дело обстоит в точности до наоборот. Как любит повторять мой научник, с которым мы до сих пор общаемся, «кто владеет информацией, тот владеет миром».

Мне, конечно же, как и любому родителю, не всё равно, кем станут мои дети: есть определённые пожелания и амбиции. Но я считаю, что лучше никому об этом не говорить, и в первую очередь — самим детям. Дети — это не полигон для родительского тщеславия. :)

2. Биология продолжала кормить меня ещё в течение некоторого времени после того, как я «официально» с ней порвал. В последние годы жизни в Москве я подрабатывал репетитором по биологии, а моя кандидатская степень и высокая «поступаемость» моих учеников позволяли мне назначать неплохую цену за свои уроки. Помимо «Расширенного фенотипа» я перевёл и ещё одну важную книгу Ричарда Докинза — «Слепого часовщика». Она должна была выйти уже давно, но из-за разных издательских проволочек будет опубликована только этой весной. Мне вообще очень нравится работа переводчика в качестве хобби. Она сродни режиссуре: в обоих случаях надо пропустить чужой текст через себя и сделать его «своим».

3. Очень положительно. И очень горжусь, что две из трёх самых важных его книг впервые «заговорили по-русски» благодаря мне. Это была моя личная инициатива, я начинал переводить их просто «для души».

Широким массам Докинз известен прежде всего как блестящий популяризатор науки и талантливый публицист, мужественно борющийся с клерикализмом и невежеством. Однако наибольшую ценность представляют именно его сугубо научные, теоретические работы, совершившие настоящую революцию в сознании учёных всего мира. Отечественная биология много потеряла от того, что они были переведены на русский язык с неприлично огромным опозданием. Наши соотечественники, знающие Докинза только как «медийную» фигуру, порой просто не в курсе, что это крупнейший учёный современности, чья репутация в серьёзных научных кругах давно уже не подвергается сомнению.

4. Вопрос не глупый, а очень правильный. Вы знаете, я не верю в «большой патриотизм». Мне трудно поверить в искреннюю любовь к некой абстрактной огромной территории, лежащей в неких не нами установленных границах. Потом в силу исторических причин границы меняются, и мы с той же силой начинаем любить уже несколько другую территорию в других границах. Несерьёзно как-то.

А вот любовь к «малым родинам» мне кажется чем-то естественным и неизбежным. Тольятти — город, где прошли мои детство и юность, где многие важные вещи случились со мной впервые (мой дипломный спектакль в том числе, между прочим!), где до сих пор живут близкие мне люди. Как же можно не любить его? Как можно не любить Волгу и дачу в Переволоках, где я проводил каждое лето? Место города Тольятти в моей жизни огромно.

5. В «Скупом» участвовал не МСО, а Симфонический оркестр Тольяттинской филармонии. Так что поделюсь впечатлениями об обоих этих оркестрах.

С МСО я непосредственно не работал, но присутствовал на многих репетициях и на концертах. Говорю со всей ответственностью, МСО — явление уникальное. Это оркестр мирового уровня, Тольятти вправе гордиться им. И это я говорю только о чисто художественной стороне дела. А ведь у этого проекта есть ещё и громадная социальная составляющая!

Будучи очарован МСО, я с некоторым трепетом ожидал выхода из отпуска штатного оркестра филармонии, который слышал в последний раз ещё будучи школьником, и о котором ничего толком не знал, но с которым мне предстояло работать. «Ну не могут же оба оркестра быть настолько хороши!» — невольно думалось мне. Однако все опасения быстро развеялись. Симфонический оркестр филармонии оказался на высоте — о лучшем и мечтать было нельзя. Те, кто были на спектакле, подтвердят.

Что я имею в виду? Не только то, что музыканты «хорошо играли», но и нечто гораздо большее. Они с удовольствием втянулись в эту игру под названием оперный спектакль, они жили на сцене, сопереживая героям и помогая им музыкой, а не просто аккомпанируя. Это было здорово!

В общем, моё мнение состоит в том, что в Тольяттинской филармонии есть два превосходных симфонических коллектива — один фестивальный и учебный, а другой штатный и профессиональный. Будучи такими разными и по «формату», и по функциям, они очень удачно дополняют друг друга и не могут быть друг другу конкурентами.

Публика восприняла спектакль «на ура», что мне, конечно же, польстило. Я вообще люблю тольяттинскую публику, считаю её очень культурной, очень отзывчивой. И не люблю, когда иные умники отзываются о ней пренебрежительно. В Тольятти много интеллигенции, я вырос среди этих людей, и угодить им было и удовольствием, и экзаменом.

Подозреваю, однако, что успех «Скупого» связан не только с тем, что мы все очень старались. Недавно я прочёл интервью с выдающейся оперной певицей Рене Флеминг, которая несмотря на то, что ей хорошо за 50, продолжает выступать на лучших сценах мира. Её спросили, как изменилось оперное искусство за время её карьеры. Флеминг ответила: «Опера стала намного более популярной». Действительно, из «элитарного», «статусного» мероприятия опера превратилась в популярное и модное развлечение — то есть в то, чем она была в свои лучшие времена и чем должна быть. Народ хочет оперу, народ скучает по опере, народ истосковался по опере. Наш «Скупой» был маленьким глоточком, хоть как-то отвечающим на этот спрос.

Что же касается оперативной обстановки в целом, то в Тольяттинской филармонии она показалась мне очень здоровой. Раньше мне с этой организацией иметь дела не приходилось, и я был поражён тем, как бурно, «по-столичному» кипит там деловая активность. На мой взгляд, сейчас «у руля» в филармонии находятся очень грамотные, энергичные люди, которые любят искусство и работают, не жалея себя.

— Могу поделиться только своим личным опытом, не претендуя на истину в последней инстанции.

Может быть, это прозвучит банально, но единственный способ выучить язык — это начать им пользоваться. В этои смысле, конечно, попадание в языковую среду бесценно. Но так же несомненно и то, что, попав в эту самую среду уже с начатками грамматики, выученной дома, процесс усвоения языка идёт значительно быстрее.

У нас в России бытует ещё с советских времён неверное представление о том, что язык сначала надо выучить, а потом на нём разговаривать, что делать ошибки — это нехорошо и т. п. Всё вызывает зажимы и блокирует общение.

Поэтому я очень высоко ценю методику Китайгородской, где имитируется языковая среда и иностранный язык познаётся по тем же принципам, что и родной: сначала мы учимся изъясняться, потом читать и писать, а уж потом знакомимся с правилами грамматики. В Школе Китайгородской я выучил итальянский и существенно подтянул французский. Подтверждаю: это работает.

Не знаю, есть ли сейчас в Тольятти учреждения, работающие по этой методике. Во времена моего детства точно что-то такое было, я слышал краем уха. А в Самаре есть, конечно же.

В Европе по-другому. Она маленькая, здесь иностранцы повсюду и поневоле приходится то и дело общаться на разных языках. Поэтому здесь люди не комплексуют ни по поводу грамматики, ни по поводу произношения — говорят, как могут. А носители языка не смотрят на таких людей, как на «чурок» — напротив, скорее польщены тем, что человек старается говорить на их языке, учит его.

— У меня было несколько хороших знакомых французов ещё в Москве, но всё же с Францией я был знаком прежде всего по классической литературе. И ожидал увидеть нацию титанов, героев, ярких характеров. Но быстро понял, что всё это в прошлом. Сегодняшняя Франция — это беззаботная «социалистическая» страна, населённая очень милыми, любезными и слегка инфантильными людьми, избегающими конфликтов и порой не слишком амбициозными. Этакая «южная Скандинавия».

Про Лион я знал очень мало и рассчитывал представить себе небольшой тихий городок, а оказалось, что это — важнейший центр с богатыми музеями, с насыщенной культурной жизнью, с одним из лучших в мире оперных театров.

— Россияне в глазах западного обывателя, как ни странно, выглядят всё ещё довольно солидно. Сила инерции советского наследия высока. Никогда не забуду, как после того, как я провёл своё первое занятие в качестве преподавателя актёрского мастерства, до меня несколько раз донёсся уважительный шёпот: «Русская школа, русская школа». Нас всё ещё считают представителями великой культуры. Так что давайте будем соответствовать. ;)

— О том, что я кандидат наук, я всегда указываю в резюме. Помогает или нет, не знаю, но думаю, что как минимум не вредит.

Привет, Антон! Это Римма Ахатовна! Рада тебя здесь читать. У меня вопрос про Ричарда Докинза. Я подписалась на него в твиттере. И у меня стало меняться к нему отношение. Как ты сейчас относишься к его творчеству и другим его общественным действиям?

Спасибо за поздравления. Моё внимание к родному городу не ослабевало никогда.

Что значит, «город без прошлого»?! Тольятти на полвека старше Лос-Анджелеса! И вообще — прошлое надо создавать, а не жаловаться на его отсутствие. :)

Интерес к прекрасному — неотъемлемое свойство человеческой натуры. Если вы были на концертах фестиваля Классика Open Fest, например, то не могли не видеть, что с тягой к прекрасному у современной публики нашего города полный порядок. О том же говорят, скажем, и переполненные залы на показах киноклуба «Колизей».

Просто если человек решил посвятить себя искусству, то он должен отдавать себе отчёт в том, что может оказаться невостребованным. Франц Шуберт умер в нищете — значит ли это, что хорошая музыка не была нужна австрийскому обществу того времени? Нет, просто люди в массе своей консервативны, и убедить их слушать Шуберта, когда они любят Бетховена, не так-то просто. А сколько на одного такого Шуберта пришлось столь же (ну или почти столь же) одарённых музыкантов, о которых даже посмертной памяти не осталось? Тысячи и тысячи! Когда человек решает посвяить себя искусству, то он как бы подписывается на все эти риски. Не готов на них подписаться — займись чем-нибудь другим.

Моё мнение, чего бы оно ни стоило, состоит в том, что цель художника — приносить своим искусством радость людям. Для этого нужно как минимум попытаться понять, чем можно их сегодня порадовать. А жаловаться на то, что «презренная толпа» не тянется к моему «прекрасному» — это, извините, ребячество.

Спасибо!!!

Скажу честно, Годратта не читал ни переводов, ни оригиналов.

Что касается переводов, то я думал, что окончательно завязал с этой деятельностью. Дело в том, что когда я переводил «Слепого часовщика» всё для того же издательства «Корпус», у меня неожиданно появилась возможность поставить спектакль в Лионе, в профессиональном театре. Разумеется, я всё бросил и занялся постановкой и в итоге очень сильно не уложился в сроки с переводом. А так как жизнь творческого человека непредсказуема, то я дал себе зарок больше не связываться с подобными приработками, дабы не подводить людей. Да и, честно говоря, думал, что после эксцесса с «Часовщиком» издательство само не захочет со мной связываться. Ан, нет. Они оказались всем довольны и стали уговаривать меня перевести для них что-нибудь ещё. Я долго отнекивался, откровенно объясняя причину. Но, кажется, им удалось-таки снова меня уломать, предложив удобные и гибкие сроки. Договор ещё не подписан, но всё уже практически решено. На сей раз это будет не Докинз, а захватывающая научно-популярная книга об эволюции зрения.

Антон, рада приветствовать Вас на родной земле, хотя и в виртуальном пространстве! Спасибо за интересное летнее сотрудничество — очень хочется продолжения!..
А уж о ваших музыкальных belles-lettres (в высоком значении этого слова!) могу сказать, что со времен Яворского и Асафьева ничего интереснее из написанного о музыке не читала! Это мое личное мнение…
И не могу в толк взять, как вы все это успеваете? Исполнители «Скупого», кстати, жаждут и возобновления и… новых творческих предложений!
Горжусь, что фестиваль Классика OPEN FEST вернул, хотя бы на время, домой еще одного тольяттинца!

Спасибо! Постараемся! :)