Я помню как, прочитав некоторые рассказы советских писателей, на меня накатило потрясение. Герои, места события, детали сюжета – разные, но прослеживалось и общее.

И это общее – жизнь персонажей после Гражданской войны. Они победители, они разгромили все белые армии, выдавили за рубежи интервентов, залили огнём очаги контрреволюции, восстановили бывшую империю почти в прежних границах, но уже под красным знаменем, а вот в послевоенную жизнь не вписались. Горькое бытие, и часто трагический конец – как такое пропускала советская цензура?.. Так за всем не уследишь, как не старайся. Правда жизни где-нибудь да проскочит.

Вычитав сотни книг, приходишь к неизбежному выводу – революционер суровая профессия. Когда-то была. Революционер подчиняет себя идее без остатка. Гвозди бы делать из этих людей – так сказал поэт. Любимая жена умирает от тифа, но он не посмеет взять деньги на врача из партийной кассы. Жена умерла, а идея нет. Дело революции – всё, а личная жизнь – как получится, и ей можно будет пожертвовать в любой момент.

Какой смысл делать информационную выжимку из того, о чём другие подробно написали толстыми томами?.. Если только для фона собственных мыслей и наблюдений. Итак, немного для фона.

Уже и не вспомнить где я вычитал разговор двух революционеров. Приведу в слегка переделанном варианте, но с точной передачей сути.
– Ты знаешь, что с нами надо будет сделать после нашей победы? – спросил первый.
– И что же? – заинтересовался второй.
– Мы должны будем уехать из страны, или нас надо будет поставить к стенке.
– Почему? – удивился второй.
– Мы же ничего не умеем делать кроме революции, и нас не переделать… – открыл неприглядную правду первый.
– Ну, не все, не все, – не согласился второй.

Есть у революции начало, нет у революции конца. Эти строчки торжественно и пламенно пели в советское время, не подозревая о наличии двойного дна в построении слов.
И что удивительного в том, что Троцкий (второй человек в партии, создатель Красной Армии) был выдавлен заграницу? Он хотел пожара Мировой революции, а кто-то желал остановиться на достигнутом в израненной стране, и начать строить.

Сталин переломил себя, из революционера получился неплохой хозяйственник с размахом державника. Не являясь его ярым сторонником, вынужден холодно констатировать – через грязь, кровь и лишения страна взяла уверенный курс на поголовную грамотность; в кротчайшие сроки была произведена индустриализация. Кому-то что-то решительно не нравилось, а кто-то был весьма рад открывающимся перспективам – хочешь стать врачом? Пожалуйста. Инженером?.. Вперёд!

Как-то читал вырезки из иностранных газет начала 30-х годов о происходящем в Советском Союзе. Увлекательнейшее чтение. Например, там местные журналисты с аналитическим складом ума настойчиво предлагали своим буржуинам срочно перенимать опыт у Советов, учиться организации труда и вообще – постановке дела. Видимо, те прониклись – многое переняли, подстроили под свои условия.

Складывается впечатление, что Сталин и его соратники долго не воспринимали всерьёз тех, кто оставался революционером и только революционером, – не посчитал нужным переделывать себя. Вычитываешь документы той эпохи и изумляешься – какие-то подпольные типографии, оппозиция, платформы, собрания на конспиративных квартирах, или вообще в пещерах, словно и не закончилось это всё после Гражданской, и продолжается, продолжается, продолжается…

Сталину и К некогда было внимательно присматриваться к товарищам из оппозиции, нет времени бегать по квартирам – есть же сверх дело. Ведь нужно создать целые отрасли промышленности на пустом месте за пять лет, а то и за считанные месяцы.

Стало понятно, что это не шутки (а когда революционеры шутили?), а всё очень серьёзно после убийства Кирова. Иосиф Виссарионович отодвинул в сторону план очередного завода и присмотрелся к комиссарам в пыльных шлемах… И начался большой террор, о котором написаны тысячи книг.

Революция плохая мать – она не любит своих детей. Многим она уготовила расстрельные подвалы. Что здесь нового?.. Со времён античности ничего, для тех, кто любит листать страницы истории. А когда ты свидетель революционных преобразований?.. Реальная жизнь – это не сухие строчки в старенькой книжке.
То есть, черканув последний штрих на фоне, окунёмся в современность или в относительно недавно минувшие дни (по историческим меркам). Что наша жизнь? Да сплошной роман. Только успевай хватать персонажей, и заносить в очередную книгу. Что не личность на переломе эпох, то судьба достойная пристального внимания.

Когда-то тот человек был революционером. Не чета тем, кто жизнь отдавал революции в первой половине 20-го века, но всё-таки, всё-таки. Закат советской власти. С горящим взглядом он разносил в пух и прах коммунистов, которые были в ответе за всё. Идею построения коммунизма он затаптывал чугунными сапогами.

– Довели страну до ручки! – кричал человек. – 70 лет гробили страну!

Он постоянно совал мне в руки какие-то листовки, разоблачительные брошюры, сообщал где будут проходить митинги. Союз рухнул и этот человек, – имевший неплохую зарплату при коммунистах, занимаясь различной непродуктивной ерундой, – оказался без денег, без работы, без привычной среды обитания. Советская власть так лихо свернулась, что он растерялся, смотря на своё разбитое корыто, в которое больше никто и не думал что-то класть просто так. По инерции он побегал ещё годика два по митингам, а затем стал выживать вместе со страной – с голодными спазмами в желудке сильно не покричишь, да уже и не слушал его никто. Революционер в нём кончился, так и не достигнув размаха Троцкого.

И вот я вижу его в начале 21-го века. Он стоит у входа в офис в чёрной форме охранника. Жёлтая надпись «Security» на нагрудном кармане. Взгляд уставшего и разочаровавшего человека. Говорили, что когда-то у него был свой бизнес, а теперь он охраняет чужой. Ну, как охраняет?.. Создаёт видимость оборонительного заслона. Та свобода, за которую он ратовал, оказалась такой дикой, такой вольной, что его робкие ростки создания собственного предприятия так и не взошли, не заколосились благополучием. Рядом с ним стоял какой-то мужчина – видимо знакомый. И бывший борец с коммунизмом жаловался ему на жизнь, и вспоминал… советские годы – как там было душевно уютно, тщательно и с еле сдерживаемым упоением перечислялись все плюсы советской системы. Пальцев на одной руке ему не хватило…

Время Андропова Юрия Владимировича. Гайки подтянули так, что местами полезла стружка. А я не хотел вступать в комсомол. Со мной решил побеседовать один комсомольский вожак. Он был старше меня, и в его взгляде был блеск сабельной стали.

– Почему не хочешь вступать? – жёстко спрашивали меня.

Я аргументировано отвечал. Он же холодно и снисходительно улыбался.

– Ты думаешь, что революция закончилась? – сказал он. – Нет, по большому счёту всё только начинается. А ты дезертир с фронта идеологической борьбы. Ты думаешь, что идея построения коммунизма фикция?

Ого! Подумал я. Какой обличительный пафос. Таких пламенных комсомольцев в 80-х годах редко встретишь, даже среди руководящего состава. Поэтому я его запомнил. А он меня нет.
Через восемь лет мы пересеклись. Он уже был одет по моде только что сформировавшегося класса отчаянных охотников за денежными знаками – малиновый пиджак с золотистыми пуговицами, которые легко ловили солнечный луч.

Я деликатно ввернул тему о быстрой смене доктрины развития страны – переход от социализма к вторичному построению капитализма.

– Пойми, – говорил он мне со знакомой снисходительной улыбкой на лице, – идея построения коммунизма полная фикция. Туфта! Должен быть только рынок и здоровая конкуренция, а не экономический диктат государства. Рынок всё расставит по местам невидимой рукой.

Я не смог сдержаться – я дико смеялся, стучал кулаком по хлипким перилам, от смеха меня ломало пополам. Он же не понял причины моего хохота, и шарахнулся в сторону. Кажется, его убили году в 97-м…

Случайная встреча со знакомым. Мы стоим в тихом дворике. Знаете, в Тольятти есть Старый город. Там кое-где непередаваемая атмосфера дворов. Четырёх или пятиэтажные дома квадратом. Сердце обволакивает елей сентиментальности. Лично для меня так. Какая-то… жизнь затерянных во времени дворов, утонувших в зелени. А бывает так, что окажешься там осенью. Остановишься, скользнёшь взглядом по окнам домов, поднимешь голову, и увидишь глубокое низкое небо за штриховкой ветвей. Точно такие же дома я видел в Нижнем Новгороде, Питере… По всей России. Архитектурное наследие социализма времён Хрущева и раннего Брежнева. Но нет там этого наплыва сентиментальности. А здесь даже мрачного вида личности не способны испортить настроение красивой грусти.

Знакомый недавно вернулся из Европы. Побывал в одной аккуратной северной стране. Невелико событие в наши-то дни.

– И как там? – задал я дежурный вопрос.

– Нормально… Тихо, сытно, эмоционально пресно… И все работают-работают-работают. Вот обговорили правила игры, назвали их законами, все соблюдают, и все довольны. Тихая жизнь, без потрясений. Я хотел бы там жить.

– А здесь не тихо, что ли? – я обвёл рукой двор.

Что-то взрывоопасное затлело в его в глазах.

– Здесь у меня… – мучительно выдавливал он из себя, – просыпается обострённое чувство справедливости. Синдром революционера. Я лезу выяснять отношения с начальством, тянет с кем-то спорить, кому-то что-то доказывать. Сплошное бла-бла-бла…

– А там это чувство спит? – спросил я.
– Там спит, – вздохнул он. – Почему-то начинаешь понимать, что не так много надо для жизни. Небольшой домик, сад, работа, простенькая машина в гараже. А здесь постоянная гонка за убегающим скользким счастьем.
– Понятно, – сказал я.

Сайт Александра Мальцева, из раздела «Мысли»