Феминистки группы «ФЕМЕН» в Киеве спилили Поклонный Крест. Журналисты, присутствующие при этом акте, производили съемки.
Снять видео или сфотографировать, чтобы потом выложить отснятое в Сеть. Отныне многие думают только об этом, когда присутствуют при каком-то событии. И, таким образом, отказываются от возможности понять то, что действительно совершается перед их глазами.

Каждому судьба преподает свой урок.

Несколько лет назад я начала исследовать историю своей семьи. Нить, тонкая, прерывистая, но крепкая, привела меня в Крым. Там, в Керчи, в ноябре 1920 года был убит мой прадед, полковник Григорий Магдебург. Потомственный военный, участник Брусиловского прорыва, начальник Корниловского училища. Погрузив своих юнкеров на корабль Русской эскадры, уходящей в Галипполи, он остался в Керчи. Вместе с другими офицерами, которых находилось в Крыму десятки тысяч, полковник Магдебург явился на регистрацию, объявленную бандой Бела Куна, был, как и все, арестован, расстрелян и брошен в ров.

На Украине открыты все архивы. Киевские историки и юристы обнаружили и исследуют, одновременно предавая гласности, протоколы допросов тысяч и тысяч убитых в Крыму людей. Нашли среди них и документы моего прадеда.

Я приехала в Керчь.

Надо сказать, что во всех городах Крыма, где проходила эта страшная бойня, к тому времени стояли памятники жертвам Красного террора в виде Поклонных Крестов: в Ялте, Симферополе, Феодосии и других.

Не было только в Керчи.

Местные историки помогли мне найти этот ров. После того. как мы узнали точное место заключения именно этой партии арестованных, уже легко можно было вычислить искомое место среди множества братских могил в Керчи.

Там, на дороге между тюрьмой и местом расстрела, за церковной оградой, мы поставили Поклонный Крест.

«На гладкой габбовой поверхности нет имен — только терновый венец и страшный вопрос: Каин, что ты сделал с братом своим Авелем?»

Это цитата из моей книги » На реках вавилонских», которую я написала после Крыма.

Для чего я так долго и подробно об этом рассказываю?

У меня богатое профессионально тренированное воображение.

Я представила себе, как три полуголых девицы ломают этот Крест.

Написала и даже зажмурила глаза: кошмар. Ослабли локти и застучало в висках.

Что бы я делала, находись я рядом? Фотографировала?

Конечно, нет. У меня бы помутилось в глазах от гнева, я бы кинулась оттаскивать их, я бы закрыла Крест собой, я бы отталкивала их и подставляла руки под их пилу! Господи., вот воображение: пишу и плачу!

Я бы перестала быть журналистом.

Это выбор, который каждый профессионал должен сделать сам. Остановить конкретное безобразие или остановить явление преданием этого безобразия гласности.

Профессиональный долг тяжек, как и любой другой.

Врач оказывает помощь преступнику, священник соборует негодяя, журналист фиксирует преступление.

Свобода слова- это вовсе не возможность выпускника журфака самовыражаться перед камерой. Свобода слова — это право граждан знать, что происходит в стране. Сегодня гласность- это практически единственный инструмент, который доступен населению для защиты своих прав. Информационная среда в этом смысле- последний барьер, который стоит между захлестывающей волной коррупции и народом. Большая роскошь для нас будет, если журналисты перестанут выполнять свой профессиональный долг и сменят камеру и ноутбук на плакат и эмоции. Стисни зубы и снимай, пока рука держит. Ты- свидетель, именно ты обязан донести снимки до редакции и именно тебя больше всего и ненавидит и боится преступник. Даже если он хвалится своей мерзостью.

Все так.

Но почему, почему они их не остановили!?

(Елена Зелинская)

Глупец, спрячь свой сотовый телефон.

Умберто Эко (Umberto Eco)

Некоторое время тому назад в Академии Испании в Риме я пытался рассказывать, но одна синьора ослепила меня светом своей телекамеры так, что я даже не мог прочитать план своей речи. Я отреагировал довольно резко, заявив, как мне случается говорить с неделикатными фотографами, что, когда работаю я, они должны прекратить свою деятельность из-за разделения труда. Синьора выключила телекамеру с весьма недовольным видом. Неделю назад в Сан-Лео, где происходило прекрасное событие, организованное по инициативе муниципалитета по поводу обнаружения пейзажей Монтефельтро в росписях Пьеро делла Франческа, три человека ослепили меня вспышками своих камер так, что я должен был призвать их к порядку согласно правилам хорошего воспитания. Следует отменить, что и в первом, и во втором случаях нарушители не были представителями Большого Брата, скорее всего они были образованными людьми, которые по доброй воле пришли, чтобы послушать доклады, требующие некоторых умственных усилий для их осмысления. Тем не менее, очевидно, что синдром электронного глаза заставил их снизить уровень гуманизма: практически их не интересовал доклад, они только хотели зарегистрировать событие, чтобы потом выложить зафиксированное на YouTube. Они отказались от попытки понять то, о чем говорилось, чтобы запечатлеть на своих сотовых телефонах событие, которое они могли бы наблюдать собственными глазами.

Это присутствие механического глаза в ущерб работе мозга, кажется, изменило сознание даже цивилизованных людей. Они покидают культурное мероприятие, на котором присутствовали, с некоторым количеством отснятых кадров, что имело бы смысл, если бы я давал сеанс стриптиза, но в головах их не остается никакой идеи о том событии, свидетелями которого они были. И если они путешествуют по миру, фотографируя все, что видят, то, очевидно, они обречены забыть то, что они зарегистрировали день тому назад. Я рассказывал по разным поводам о том, как бросил фотографировать в 1960 году после экскурсии по французским соборам, где я как сумасшедший снимал все на пленку. По возвращении я остался с серией фотографий низкого качества и уже не помнил того, что видел. Я забросил свой фотоаппарат и в последующих путешествиях пытался зафиксировать в собственной памяти то, что видел.

Когда мне было 11 лет, меня привлек необычный шум на городской улице, где я находился. Я видел издали, что грузовик задел крестьянскую повозку, на которой ехали муж с женой. Женщину выбросило на мостовую, она лежала с разбитой головой в луже крови и вытекшего мозга (в моих жутких воспоминаниях это ассоциируется с размазанным тортом из взбитых сливок и клубники), а ее муж прижимал ее к себе и кричал от отчаяния. Я не стал подходить ближе, пораженный ужасом. Я не только в первый раз увидел мозг, размазанный по асфальту (по счастью и в последний), но я впервые оказался перед лицом Смерти, Боли, Отчаяния. Что бы случилось, если бы у меня был, как в нынешние дни у каждого мальчишки, телефончик с фотокамерой? Может быть, я заснял бы случившееся, чтобы продемонстрировать друзьям, что я там был, а потом бы выложил мой видеокапитал на YouTube, чтобы пощекотать нервы любителей «schadenfreude», то есть тех, кто испытывает удовольствие от несчастий других. А потом, как знать, продолжая регистрировать несчастные случаи, я стал бы совершенно равнодушным к бедам других людей. А вместо этого я сохранил это событие в моей памяти, и по прошествии 70 лет оно продолжает терроризировать и воспитывать меня, делая неравнодушным и сострадательным участником несчастий других людей. Не знаю, есть ли еще возможность у сегодняшних подростков повзрослеть. Но взрослые с глазами, прикованными к сотовым телефонам, отныне навсегда потеряны.