Недавно прочел несколько рассказов, которые меня поразили, как в свое время «Солнечный удар» Ивана Бунина. Наш тольяттинец Андрей Минеев – даровитый, настоящий писатель. Его рассказ «
Может Слава Смирнов согласует с автором и разместит пару рассказов на tlttimes ? Во всяком случае привожу фрагмент литературного обзора Виктора Стрельца. Кто хочет прочесть полностью – ссылка тут tlt.ru/articles.php?n=1937322
Итак Виктор Стрелец о книге нашего земляка Андрея Минеева
Проза Андрея Минеева «грузяща». Как классическая русская литература. Западающая на людей. Писатель изумлен ими до какого-то испуганного восторга. Взгляд его кажется шаржированным или карикатурным — такое создается впечатление. Это не так. Карикатурен ли он у Босха, у Гоголя, у Платонова?.. «Он разделся по пояс, обнажил белое безволосое женское тело. Раздутое пузо (! — В.С.), свесившиеся титьки (! — В.С. Пример навскидку. Начальник пытающийся делать зарядку на лоне природы»). Два логически связанных предложения прекрасно работают на говорящую пластику, на наше читательское воображение и эмоциональную реакцию. Писатель лишь объективно изобразил физическое движение человека — человек разделся Но это «пузо» и эти «титьки»… Автор будто бы явно выходит из тени и судит. Отнюдь — манера Андрея Минеева исключительно объективна. Но из себя он тоже выходит. Хотя бы при помощи персонажа — броско и презрительно («Пузо, на котором гроздьями висят длинные бородавки. Он облизнул губы. — Прохладно сегодня. В сику не надует? — кряхтя, он поднялся и сплюнул: — Желаю обчеству приятного аппетита — «Книга гадов»)…
Расхожая фраза: идеальных людей не бывает — глянь на толпу. Но надобно иметь какую-то печку отпляса, чтобы так видеть. Отстраненность. Платоновский эйдос (какой-то идеал, находящийся в нас априори), моральный императив, ценностные ориентиры, совесть, опору веры, чувство меры, в конце концов (один лишь эпизод съемок брачной ночи в «Очаровательном...» — о, времена, о, нравы!) — вроде бы все рухнувшее на наших глазах… Где «по словам Мармеладова: «… господин Лебезятников, следящий за новыми мыслями, объяснил намедни, что сострадание в наше время даже наукой воспрещено и что так уже делается в Англии, где политическая экономия». Писателю показываться и высовываться как-то неудобно из текста с какими-нибудь там христианскими координатами в контексте нынешних глобалистских тенденций (Мишель Уэльбек, Ирвин Уэлш и т. д.). Без них литература теряет свой традиционный «достоевский» смысл. Андрей Минеев «отстало» обладает загадочным художественным стимулом (талантом со-чувствия), чтобы подавать людей именно такими — чудесно раздетыми, притягивающими и отталкивающими. Художественно «деформированными», но до жути убедительно реалистичными, правдивыми. Впрочем, они сами раздеваются. Разоблачаются, как писали школьные учебники. Его герои говорящие сами за себя своим (точнее, авторским, минеевским «подслушанным») великолепно характеризующим их языком («Пять портретов»). В том числе и свои моральные качества. Автор, если и делает какие-либо акценты, то самую малость: «На этом заканчивается подлая (! — В.С.) история очаровательного молодого человека...». Разумеется, в данном заключении есть некоторая доля резонерства и недоверия к нравственному опыту читателя. Позиция автора ненавязчиво проглядывает и так во всем и вся. Текст подспудно философичен (само собой, не автоматически). Он пишет не о том что люди делают по профессии, а о том как живут (как там у Ходасевича? «Мне невозможно быть собой, Мне хочется сойти с ума...»). Хуже всего, если художник знает как надо жить. Тем более — по-инженерному править человечество. У Андрея Минеева таких амбиций нет… Так о чем он пишет?.. Если бы это можно было в двух словах сформулировать… Впрочем, можно: о жизни и смерти — как и положено серьезной литературе. Не о количестве убийств… Вдумаемся в одну только контрапунктную (аппетитно-горькую) фразу из заглавной вещи книги «Вид на Борковское кладбище в полдень в августе»: «Запах свежей гробовой доски». Книга беспощадно начинается с кладбища. «В жаркий полдень темнеют вдали высокие тополя посреди желтого поля. Оглушительно стрекочут кузнечики. Высоко в синем небе плывут белые облака. Если отправиться туда, то, пройдя поле (! — В.С. Жизнь прожить — не поле...), можно подойти к железным воротам. На них висит погнутая табличка с облезлой краской: «Смотритель кладбища Кошелев Николай Иванович. Прожив. ул. Октябрьская, д.9». К чему эта дотошность, казалось бы? К тому, что Харон не так страшен в своей условности как этот тихий мистический ужас человеческой обыденности. Как говорил Достоевский: сама жизнь фантастичней любой фантазии. И дальше писатель ничего вроде бы не выдумывает в описании кладбищенской картины. Как в инвентаризации перечисляет содержимое мусорной свалки. Не забывает снабдить ржавую бочку прилагательным «коричневая» — конечно же, не для ритма строки… В бочке «… бегает водомерка по зеленой воде (! — В.С.). «А еще дальше в тени громадных тополей прохладно и сумрачно. Там спящие под землей люди». «Деревянный столик, обтянутый полопавшейся клеенкой со смытым дождями рисунком (! — В.С) и низкую скамейку с (ржавыми шляпками гвоздей)». Время идет — экая вроде бы невидаль. Что оно вкрадчивое. Свежие бездушные ямы, вырытые загодя — вон они… Вот именно: на кладбище как во все времена подробно видится и глубоко думается… — Кар? — строго спросил старый ворон… — Кар-р! — Кар-р-р!.. — соглашаясь, важно отвечают ему с других веток… Кстати, у ворона «сильные гусарские ноги». Порядок, мол, говорят вороны, закон… «Борковские кладбище...» — ряд впрямую не связанных, но тематически переливающихся картин. Контрапунктно новорожденный младенец («На левом плече белеет папула от прививки. Подсыхающая пупочная культя...») и ужасающая в своей бесперспективности старуха («Выцветшие глаза старухи затянуты белой поволокой. Кривой беззубый рот, из которого воняет, раскрыт в улыбке»)… Ритм Андрея Минеева не суетлив. Кладбище — самое метафизическое место. Человеку в его самонадеянной «муравьиности» всегда не хватает этого самого метафизического измерения. Андрей Минеев пишет о том, как мы проходим свои неповторимые поля. И в «Очаровательном молодом человеке» и в «Propius mors» и в «Темном лесе»… Неудержимо тянет цитировать: — Как жена померла, один живешь? — Один, — низким басом ответил старик, клацнул во рту металлическими зубами. — Один, как в жопе дырка. — Херово одному, дядь Петь? — Херово у нас в Перово. — Тебе скоро отъезжать, да? — Да-а! Не сразу протянул старик. — Эх, мужики, если бы вы знали, как помирать не хочется. — Страшно? — спросил я, подняв голову от газеты. Его глаз перекатился в глазнице и покосился на меня. — Жизнь сладка, блядь…
С писателя хватит…
Автор: Виктор Стрелец
Комментарии (5)
Ivan_Burduh-Ali
Что тут может быть «антивазовского» или «провазовского»?
Кстати, а где можно эту книжку купить? Слава, ау? Издатель!
Aceton
2. Роман «Они устали» так и не вышел. Автор использовал его часть в семейной саге. Затем и сагу распылил на повести. Вообще, у Минеева даже готовые произведения находятся в непрерывной работе: даже опубликованные ранее повести и рассказы он постоянно переделывает, переписывает, трансформирует.
Так, в литературном журнале «Город» мы как-то с разницей в несколько лет опубликовали одно и то же произведение Минеева. Но это было, с другой стороны, не одно и то же произведение.
slavasmirnov
Потом подумал, что публикация рецензий и впечатлений и «произвелений» не одно и тоже.
Приедет автор -попрошу что-нибудь почитать.
А вот интресно, звучит, как музыка из соетского радио-«Совещание молодых писателей».
:)) Интересно, о чем могут совещаться молодые писатели в 2011 году? О чем сговариваются?
Aceton
slavasmirnov
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.