Я вам тут вру прямо из интернетов постоянно. А на самом деле я очень расчетливая и дальновидная. Как Авраам Линкольн. Пока заботливые дядьки с лопатами поутру откапывают своих механических друзей и везде опаздывают, дальновидные мы ходим в детский сад общественным транспортом. Ходим – это эвфемизм. Потому что трамвай ползает. Но в условиях отсутствия транспорта, который приходит вовремя, и это успех.

Но это всё позднее. Я вам расскажу про наше обычное утро.

Сначала звонит будильник. Юля умная, Юля с вечера положила его подальше. (Потому что вчера полночи ругалась с веселыми блоггершами из Гайд Парка и опасалась не проснуться).

Потом я высовываю свою длинную ногу из-под одеяла и пытаюсь нащупать телефон. Лежащий на столе в полутора метрах. Оценили размах трагедии? Ноге холодно, но русские не сдаются.

Через полторы минут из-под того же одеяла на пол падает попа и вместе с ногой сразу замерзает. В комнате 60 градусов по Фаренгейту. Пар изо рта. (Украина, я опять тебя люблю) Я встаю, выключаю телефон и стоя засыпаю.

Шучу. Что я лошадь, что ли? Я опять ложусь и засыпаю с пультом от телевизора в руке.

Потом приходит Арсений. Так как шестилетний человек в семь утра обыкновенно ходит с закрытыми глазами, он лезет на кровать и пару раз наступает на любимую меня. Вытаскивает из ослабевших пальцев пульт и включает мультики про говорящих животных: «Рога и копыта». От моего: «пшшш, уйди с мамы, бегемот малолетний», — заливисто хохочет. Окончательно просыпается. Внимательно рассматривает маму. Открывает пальцем мой любой глаз и не менее внимательно спрашивает: «А что такое вегетарианство»? Пока я мычу не говорящим домашним животным, что мама старенькая, маме бы 15 минут доспать… Сынок говорит: «Старенькая – это бабушка. А тебя вчера дядя в «лесторант плиглашал». Приходится попутно объяснять про Павлика Морозова, заодно про штрейхбрейхеров и что-такое «стукачок». На всякий случай. Ну, мало ли.

Утром ребенка хорошо бы одеть. Но! У них уже кодекс, надевается кофта с принтом Наруто (какой-то анимешный атас) и штаны со спайдерменами. Мой внутренний Лагерфельд протестует – какофония стилей, конечно. А вот Гобсек, напротив, радуется – экономия: пока дитеныш не допер, что суперменово к суперменовому нужно носить, надо пользоваться.

Вот тогда мы вылетаем из дому. Прыгаем в трамвай. Иногда поём. Знакомым маршрутом идем в старшую группу Барвинок. Оттуда вылетает табун измазанных молочной кашей, радостью и просто зелеными соплями детей. Дети вешаются на меня и орут разноголосицей: — (Арсений пришол!) Это наш с Чубаккой корабль!

Поэтому, со всех своих ног и рук, сизокрылой горлицей, птицей счастья и просто белой лебедушкой я лечу на работу. Снимаю меха, падаю в кресло, наливаю кофе и набираю номер.

— Доброе утро, — говорю я нежно начальнику: упырю и вурдалаку. И становится мне хорошо.