Когда во французской столице
К власти пришел Саркози
В унылой московской больнице
Делали мне УЗИ.
В загадочном аппарате
Что-то квакало тихо
Была в белоснежном халате
Молодая врачиха.
Ниже — продолжение стиха. Но прежде, чем его прочитать, вы должны, если вы культурный тольяттинец, принять решение: «ДА, Я ИДУ НА ВЫСТУПЛЕНИЕ ЕМЕЛИНА».
Она мое бедное тело
Терзала какой-то штукой
Лицо ее все мрачнело
И искажалось мукой.
Горбились девичьи плечи
Сбирались у глаз морщины
Гавно у Вас, а не печень
Допрыгались Вы мужчина.
Волной подкатились слезы
К подслеповатым глазам
Поздно, мужчина, поздно,
Поздно Вам пить Нарзан.
Есть ли на свете что-то
Что может отсрочить конец?
Эссенциале Форте,
Аллохол, гепамерц?
Нет, мы таких не лечим
Сказала она сквозь слезы
Была- бы больна Ваша печень
Жировым гепатозом.
А тут, глянешь на мониторе
Сразу по коже мороз
Горе, какое горе!
У Вас, мужчина, цирроз.
В кабинете, вдруг, стало тихо
Словно что-то оборвалось
А ты лучше спроси врачиха
Отчего у меня цирроз?
Откуда боли и опухоль
Печень, ведь, не из стали,
По ней жернова эпохи
Как танки проскрежетали.
Вот лежу посреди весны
Ультразвуком просвечен
История страны
Угробила мою печень.
Как говорят в народе
Не все доживут до лета
Трещина мира проходит
Через печень поэта.
Легкие и желудок
Поглощают еду и воздух,
А если кто очень умный
Тот все понимает мозгом.
А если кто очень добрый
Тот все пропускает сквозь сердце
Оно птицей стучится в ребра
Ищет как в клетке дверцу.
У каждого свои судьбы
Своя выпадает карта
Умный — умрет от инсульта
Добрый -умрет от инфаркта.
А кто не добр, не умен
Рифмует розы-морозы
Тот, пожелтев как лимон
В муках помрет от цирроза.
Есть в организмах разных
Свои вертикали власти
Мозг отдает приказы
Он здесь, типа, начальство.
Ниже, подобно плаксивой,
Бесхребетной интеллегенции
Мечется, рефлексирует
Руки ломает сердце.
Но все, что они начудят
Молча, с утра до вечера
Словно пролетариат
Знай разгребает печень.
Мозг все думает что-то
В сердце горит любовь.
А печень на грязных работах
Она очищает кровь.
Но стоит сменить точку зрения
На распределенье ролей
То ясно всем без сомнения,
Что мозг конкретно еврей.
Прикидывает, экономит
Вылитый Рабинович
Алгеброю гармонию
Все проверяет, сволочь.
А сердце оно капризное
Вспыхнет подобно газу
Чем являет все признаки
Уроженца Кавказа.
То замирает мрачно
То как тротил взорвется
Сердце- оно, горячее
Как характер у горца.
А печень трудяга кроткая
Она держит ответ за базар
Она от ножа и водки
Принимает первый удар.
Печень она все терпит
Она живет не по лжи
Она не боится смерти.
Совсем как русский мужик.
Она никому не перечит
Ей год за три идет
Она встает бедам навстречу
И, в результате, вот.
Как все русские люди
Солдаты фронта и тыла
Печень не позабудет.
Все, что с народом было.
Докторша, я люблю тебя
Хоть ты мне годишься в дочки
Читай на экране компьютера
Родной истории строчки.
Вот мертвых клеток слой
Пролег дорожкой багровую
Его оставил застой
Портвейнами двухрублевыми.
А вот жировая прослойка
Жизни прямая опасность
Спасибо тебе перестройка
Ускоренье и гласность.
Скрылись давно в тени
Горбачев, Лигачев – ли,
Но до сих пор они
Сидят у меня в печенках.
Где тот народный гнев?
Демонстрации, митинги?
Остался в тканях БФ
Да стеклоочистители.
А с победой конечной
Демократии и свободы
Сколько пришлось тебе печень
Обезвредить паленых водок?
Черный вторник, дефолт,
Замиренье Чечни
Все предъявили свой счет
Моей несчастной печени.
Скоро двуглавый кречет
Сорвется камнем с небес
Изнуренную печень
Он до конца доест.
Ну что же. Никто не вечен
Каждого ждет могила.
Так спи же спокойно печень.
Ты долгу не изменила.
Светлая память печени
Гулливеру среди лилипутов
Самому человечному
Из внутренних субпродуктов.
Комментарии (13)
P.S.: Вы сидите на кухнях и говорите: «Ах, какой охерительный Емелин! Читали мы его, читали, и охеревали от этого чтения!» А теперь вам предоставилась возможность встретиться с этим человеком лично! Вы будете рассказывать внукам: «Да, твой дедушка был реальным чмом, потому что не сходил на Емелина!»
Давайте, поднимите свои жопки, и не трындите после этого, что в Тольятти нет никакой культуры!
slavasmirnov
Раз по десять на дню,
Прохожу я сквозь рамки
И чуть слышно звеню.
А когда-то, ребята,
Был я молод и смел,
Стопудовым набатом
На всю рощу звенел.
Был по жизни неистов,
Презирая покой,
Я звенел серебристым
Бубенцом под дугой.
Уходили вагоны,
Подавая сигнал,
И малиновым звоном
Я их в путь провожал.
И стрелков из охраны
Провожал меня взгляд —
Ни копейки в карманах,
Только яйца звенят.
Был быстрей горностая,
Был хитрей, чем змея,
И друзья ДарВалдая
Называли меня.
И по медиа-зонам,
Где слагают стихи,
Я прослыл мудозвоном
С чьей-то легкой руки.
И на дружеских пьянках,
Выжрав первый пузырь,
Не держал себя в рамках,
А гулял во всю ширь.
Не вернуть старикашке
Тех безумных ночей,
И звенит только пряжка,
Только связка ключей.
Всюду служба охраны
Да тоска лагерей.
Понаставили рамок
По России моей.
Не проникнет предатель,
Не пройдет провокатор,
Где металлоискатель,
Газоанализатор.
Помешать мы не в силе,
Как над Волгою стон,
Так стоит над Россией
Этот рамочный звон.
Черной шашкою в дамки,
Как в князья из грязи,
Прохожу я сквозь рамки,
Словно пешка в ферзи.
Напряженно и прямо,
Типа хуя в пизду,
Галереей из рамок
Я по жизни иду.
Террористов я трушу,
Ну а все-таки, блядь,
Нашу русскую душу
В рамки им не загнать.
Мне осталась, подранку,
Неизбывная грусть,
Скоро в черную рамку
Я навеки впишусь.
Мне напишут на бланке
Месяц, год и число —
Он ходил через рамки,
Но его не спасло…
slavasmirnov
(из цикла «Смерти героев»)
Канонады раскаты,
На передний наш край
Сорок пятый – проклятый
Надвигается май.
Окружили наш бункер,
Сыплют мины на нас…
Что ж, разлейте по рюмкам
Остающийся шнапс.
Выдать фауст-патроны,
Пьём под «Гибель богов»
За витые погоны,
За штандарты полков.
За двойные зиг руны,
За здоровье коллег.
Не грусти, Кальтенбруннер,
Выше нос Шелленберг.
За последний пьём выстрел,
За неведомый страх,
За дубовые листья
На железных крестах,
За Париж и Варшаву,
За оружия звон,
За бессмертную славу
Всех германских племён.
Может, через минуту
Наш окончится бой.
Ах, Германия муттер,
Что же станет с тобой?
Твои нивы измяты,
Твои вдовы в слезах,
Тебя топчет пархатый
Большевистский казак.
И заносит заразу
Твоим девушкам гунн,
И киргиз косоглазый
Гонит в кирху табун.
Смерть стоит на пороге,
И, вошедший в кураж,
Маршал их кривоногий
Тычет пальцем в Ла-Манш.
И, как ужас Европы,
На горящий Рейхстаг
Забрался черножопый
И воткнул красный флаг.
А назавтра под утро,
Хохоча и грубя,
В комиссарскую юрту
Приведут и тебя.
Там заждался лежащий
На кошме замполит,
Пучеглазый, как ящер,
Толстогубый семит.
Он в предчувствии ласки
Ухмыльнётся сквозь сон
И распустит завязки
Своих ватных кальсон…
Для немецкого ж воина
Лучше гибель, чем плен.
На секундочку, фройляйн,
С моих встаньте колен.
Упирается дуло
В поседевший висок,
Сердце сладко кольнуло,
Палец жмёт на курок.
Пусть забрызгал я скатерть,
И пропала еда,
Но меня не достать им
Никогда, никогда.
slavasmirnov
Ах, юный барабанщик,
Не спас ты свою страну,
Ведь ты ожидал настоящую,
А не такую войну.
Лилось шампанское ящиками,
Танцевали кан-кан,
А ты все стоял на башне
И колотил в барабан.
Оказалось это не страшно
Внизу ликовал народ,
А ты все метался на башне,
Как маленький идиот.
Оказалось это не больно,
Невидимую пехоту
Не скосишь ни дробью троммеля,
Ни очередью пулемета.
Ах, юный барабанщик,
Прошла пора мелких стычек,
На помощь тебе не прискачет
С индейцами Гойко Митич.
Смешались в общее стадо
Авангард, арьергард,
Лишь ты смертный гул канонады
Различал сквозь хлопки петард.
В голове не укладывается,
Как же могло так сдаться
Прифронтовое, солдатское
Суровое государство?
Народ, поддавшись на лесть,
Осуществлял эксцессы,
Мечтали все пересесть
С трабантов на Мерседесы.
Зачем вы сломали стену?
Что ж вы натворили сдуру?
Воины и спортсмены
Бестии белокурые.
Лучшую в мире разведку,
Олимпийскую славную сборную
Променяли на профурсетку
Из тяжелого порно.
Ответь, за что, барабанщик,
Вам дали такую цену?
«Мы ждали атаки, но раньше
Из штаба пришла измена.
Ни боя нет, ни пожара,
Но участь наша жестока,
Мы с запада ждали удара
Измена пришла с востока.
Подкрались сзади как тать,
Взгляни ты на эти лица,
Они хотят потреблять!
Они не читали Ницше!
Но над их стадом баранов
На башне, на сцене, на стуле
Я буду стоять с барабаном
Покуда не срежет пуля.
А когда подыхать придется,
Я в их витрины провою
Мир принадлежит не торговцу!
Мир принадлежит герою!»
P.S.
Теперь на этом месте творчество,
Висят картинки на заборе,
На этом собственно и кончилась
Вообще немецкая история.
И если б я был талантище
Художественный как Врубель,
Я б там написал барабанщика,
Сраженного вражеской пулей.
Который был крепок от спорта,
Который не предал Россию,
Который был в кожаных шортах
И в галстуке синем.
Чтобы он вечной угрозой
Висел как нож гильотины
Над тусклой бюргерской прозой
Пра-а-а-ти-вный!
slavasmirnov
(из цикла «Времена года», Осень)
Интеллигентной молодёжи
70-х посвящается
Братан умрёт от пули,
Панк сдохнет на игле,
Дурак запьёт в июле,
А умный в ноябре.
Роняет листья клёны.
Как пьётся, Боже мой,
Под красные знамёна,
Под выкрики: «Долой»!
На кухне или в спальной,
В тепле бетонных нор,
Под звук дождя стеклянный,
Под умный разговор.
Приятель окосевший
Спросил, взглянув в окно:
«Что, Александр Херцевич,
На улице темно»?
В ответ другой приятель,
Тоже библиофил
Вздохнул, взглянув на слякоть:
«Ноябрь. Достать чернил...»
Стакан об зубы щёлкнул,
Наполнив рот спиртным,
И в полусвете стёкол
Приснилась осень им.
Задремлет гость на стуле,
Хозяин на ковре,
Дурак запьёт в июле,
А умный в ноябре.
Он — парень осторожный,
Ему немало лет,
Об нём «Патруль дорожный»
Не сделает сюжет.
Он не запьёт в июле,
Газ выключит везде,
В постели не закурит,
Как Феникс во гнезде.
Он женщину с вокзала
Не приведёт в свой дом,
Чтоб та его кромсала
Хозяйственным ножом.
И если станет нужно
Он в магазин пойдёт
Пока повсюду лужи,
Но всё-таки не лёд.
Он знает то, как просто
Заснуть, присев в мороз,
Что травматизм раз во сто
Опасней чем цирроз.
Увидев вдруг валькирий
Вдоль комнаты полёт,
О том, что с ним делирий,
Он без врача поймёт.
Он не доставит хлопот.
Он не создаст проблем.
Его богатый опыт
Полезен будет всем.
В развитии процесса
Прошли недели две,
Потом из МЧСа
Бойцы сломали дверь.
Врачи-специалисты
По запаху говна
Нашли довольно быстро
Тело хозяина.
Его словно раздули,
Он вспух и посинел,
Но пах бы он в июле
Значительно сильней.
slavasmirnov
(из цикла «Смерти героев»)
Арбайтер, арбайтер, маляр-штукатур,
Подносчик неструганньх досок
Скажи мне, когда у тебя перекур?
Задам тебе пару вопросов.
Скажи мне арбайтер, сын вольных степей,
Зачем ты собрался в дорогу?
Зачем ты за горстку кацапских рублей
Здесь робишь уси понемногу,
Сантехнику ладишь, мешаешь бетон,
Кладешь разноцветную плитку?
Зачем на рабочий сменял комбиньзон
Расшитую антисемитку?
Скитаешься ты в чужедальних краях,
По северной хлюпаешь грязи.
Ужель затупился в великих боях
Трезубец Владимира князя?
Не здесь же, где щепки, леса, гаражи,
Тараса Шевченко папаха лежит?
Ты предал заветы седой старины,
Не вьются уж по ветру чубы.
Не свитки на вас, даже не жупаны,
Усы не свисают на губы.
О чем под бандуру поют старики?
Почто с москалями на битву
Не строят полки свои сечевики
Под прапором жовто-блакитным?
Где ваши вожди, что, блестя сединой,
Пируют на вольном просторе?
Шуршат шаровары на них шириной
С веселое Черное море.
Щиты прибивают к Царьградским вратам,
Эпистолы пишут султанам?
Хмельницкий Богдан и Бендера Степан,
Другие паны-атаманы?
Где хлопцы из прежних лихих куреней
В заломленных набок папахах,
Гроза кровопийцев жидов-корчмарей,
Гроза янычаров и ляхов?
Ты скажешь, что в этом не ваша вина,
Но ты не уйдешь от ответа.
Скажи, где УНА? Нет УНА ни хрена!
УНСО налицо тоже нету.
Он медлит с ответом, мечтатель-хохол,
Он делает взгляд удивленный,
И вдруг по стене он сползает на пол,
Сырой, непокрытый, бетонный.
— Оставь меня брат, я смертельно устал,
Во рту вкус цветного металла,
Знать, злая горилка завода «Кристалл»
Меня наконец доконала.
Раствора я больше не в силах мешать,
— Успел прошептать он бригаде,
— Лопату в руках мне уж не удержать,
Простите меня, Бога ради.
Последняя судорога резко свела
Его бездыханное тело,
Как птицу ту, что к середине Днепра
Летела, да не долетела.
Не пел панихиду раскормленный поп,
Не тлел росный ладан в кадиле,
Запаянный наглухо цинковый гроб
В товарный вагон погрузили.
В могилу унес он ответ мне. Увы…
Открыли объект к юбилею Москвы.
Все было как надо — Фуршет, торжество.
Там фирма «Гренада»
Теперь, ТОО.
У входа охрана
Взошла на посты.
Шуршат бизнес-планы,
Блестят прайс-листы.
И принтер жужжит
На зеркальном столе,
Не надо тужить
О несчастном хохле,
Не надо, не надо,
Не надо, друзья.
Гренада, Гренада,
Гренада моя…
… И только ночами,
Когда кабаки
В безбрежной печали
Зажгут маяки,
И сумрак угарный
Висит над Москвой,
Украинки гарны
Встают вдоль Тверской,
Охранник суровый
Отложит свой ствол,
Из тьмы коридором
Выходит хохол.
Суров он и мрачен,
И страшен на вид,
Он — полупрозрачен,
Проводкой искрит.
Он хладен, как лед,
Бледен, как серебрю,
И песню поет
Про широкий Днипро,
И фосфором светит.
И пахнет озон.
Пугает до смерти
Секьюрити он.
slavasmirnov
Давно отвыкли от сюрпризов мы,
Сыны трудящегося класса,
Уж двадцать лет как в телевизоре
Одни евреи с пидарасами.
На свете нет печальней повести,
Меня несчастней нет создания,
Но, давеча, смотрел я новости
И содрогнулось мироздание.
Идет начальственная оргия,
Блестят лоснящиеся лица,
Все бюрократы толстомордые
Сплошь проходимцы и мздоимцы.
Сидели важно, как бароны,
Дремали и жевали тихо.
И, вдруг, прорвалась к микрофону
Простая русская ткачиха.
Скорее в «Скорую» звоните,
Вся голова моя в тумане,
Я двадцать лет ткачих не видел
На вашем «голубом» экране.
Как шемаханская царевна
Или как горьковская «Мать»,
Она о самом сокровенном
В лицо отважилась сказать.
О чем мечтали миллионы,
О чем журчали водопады,
О чем в ночи шептались клены
И Кельна дымные громады.
Сказать о том, что всей страною
Хранилось бережно в груди-
Не уходи! Побудь со мною!
Не уходи, не уходи…
Меня вы свяжете, как психа,
Но не понять вам ни хуя
Раз на экране вновь ткачиха — Вернулась молодость моя!
slavasmirnov
(из цикла «Смерти героев»)
В Чечне, в отдаленном районе,
Где стычкам не видно конца,
Служили в одном батальоне
Два друга, два храбрых бойца.
Один был седой, лысоватый,
Видавший и небо, и ад.
Его уважали ребята,
Он был в батальоне комбат.
Другой, лет на двадцать моложе,
Красив был, как юный Амур,
Любимцем солдат был он тоже,
Певун, озорник, балагур.
Однажды пошли на заданье
Весной, когда горы в цвету,
Отряд получил приказанье — Соседнюю взять высоту.
Вот пуля врага пролетела,
Послышался стон среди скал,
И рухнуло мертвое тело,
То младший товарищ упал.
Десантники взяли высотку,
Чечены на юг отошли,
И снайпершу в белых колготках
Бойцы на КП привели.
Была она стройной блондинкой,
На спину спускалась коса,
Блестели, как звонкие льдинки,
Ее голубые глаза.
Комбат посмотрел и заплакал,
И нам он в слезах рассказал:
«Когда-то студентом филфака
Я в Юрмале все отдыхал.
Ах, годы мои молодые,
Как много воды утекло.
И девушка с именем Вия
Ночами стучалась в стекло.
Был счастия месяц короткий,
Как сладко о нем вспосминать.
В таких же вот белых колготках
Валил я ее на кровать.
Неловким, влюбленным студентом
Я был с ней застенчив и тих.
Она с прибалтийским акцентом
стонала в объятьях моих.
Ты думала — я не узнаю?
Ты помнишь, что я обещал?
Так здравствуй, моя дорогая,
И сразу, наверно, прощай!
Тебя ожидает могила
Вдали от родимой земли.
Смотри же, что ты натворила!»
… И мертвого ей принесли.
Латышка взглянула украдкой
На свежепредставленный труп,
И дрогнула тонкая складка
Ее ярко-крашеных губ.
Она словно мел побелела,
Осунулась даже с лица.
«Ты сам заварил это дело,
Так правду узнай до конца.
Свершилася наша разлука,
Истек установленный срок,
И, как полагается, в муках
На свет появился сынок.
Его я любила, растила,
Не есть приходилось, не спать.
Потом он уехал в Россию
И бросил родимую мать.
Рассталась с единственным сыном,
Осталась в душе пустота,
И мстила я русским мужчинам,
Стреляя им в низ живота.
И вот, среди множества прочих,
А их уже более ста,
И ты, ненаглядный сыночек,
Застрелен мной в низ живота».
В слезах батальон ее слушал,
Такой был кошмарный момент,
И резал солдатские уши
Гнусавый латвийский акцент.
Но не было слез у комбата,
Лишь мускул ходил на скуле.
Махнул он рукой, и ребята
Распяли ее на столе.
С плеча свой «калашников» скинул,
Склонился над низким столом
И нежные бедра раздвинул
Он ей вороненым стволом.
«За русских парней получай-ка,
За сына, который был мой...»
И девушка вскрикнула чайкой
Над светлой балтийской волной.
И стон оборвался короткий,
И в комнате стало темно.
Расплылось на белых колготках
Кровавого цвета пятно.
А дальше рукою солдата,
Не сдавшись злодейке судьбе,
Нажал он на спуск автомата
И выстрелил в сердце себе.
Лишь эхо откликнулось тупо
Среди седоглавых вершин…
Лежат в камуфляже два трупа
И в белых колготках — один.
И в братской, солдатской могиле
На горной, холодной заре
Мы их поутру схоронили
В российской, кавказской земле.
Тожественно, сосредоточась,
Без лишних, бессмысленных слов
Отдали последнюю почесть
Из вскинутых в небо стволов.
Мне ваших сочувствий не надо.
Я лучше пойду и напьюсь.
Зачем вы порушили, гады,
Великий советский Союз?
slavasmirnov
jagg
(из цикла «Смерти героев»)
Как святой Шариат
Правоверным велит,
Уходил на Джихад
Молодой ваххабит.
В небе клекот орла,
Дальний грома раскат,
Уходил Абдулла
На святой Газават.
От тоски еле жив,
Оставлял он гарем
И садился в свой джип,
Зарядив АКМ.
Обещал: — Я вернусь,
Как придет Рамадан,
Вы для пленных урус
Приготовьте зиндан.
Занимался рассвет,
И старик-аксакал
Ему долго послед
Все папахой махал.
Где у сумрачных скал
Бурный Терек кипит,
Там в засаду попал
Молодой ваххабит.
Налезали гурьбой,
С трех сторон обложив,
Вспыхнул яростный бой,
Поцарапали джип,
Самого Абдуллу,
Отобравши ключи,
Привязали к стволу
Молодой алычи.
Начинали допрос,
Приступил к нему поп.
Он иконы принес,
Поклоняться им чтоб.
«Ваххабит удалой,
Бедна сакля твоя,
Поселковым главой
Мы назначим тебя.
Будешь жить, как султан,
Новый выдадим джип,
Ко святым образам
Ты хоть раз приложись».
Благодать в образах
Отрицал янычар,
Лишь Аллах да Акбар
Он в ответ прорычал.
Хитрый, словно шакал,
Подходил политрук,
Стакан водки давал
Пить из собственных рук.
Говорил замполит:
«Мы скостим тебе срок.
Будешь вольный джигит,
Пригуби хоть глоток».
Но в ответ басурман
Все — «Аллах да Акбар!»
И с размаху в стакан,
Полный водки, плевал.
Не фильтрует базар,
Что с ним делать? Хоть плачь.
Но сказал комиссар:
«Ты достал нас, басмач».
И под небом ночным,
Соблюдая черед,
Надругался над ним
Весь спецназовский взвод.
Как прошло это дело
Знает только луна,
Волосатого тела
Всем досталось сполна.
В позе локте-коленной, –
Так уж создал Господь, –
Любит русский военный
Моджахедскую плоть.
А как по блиндажам
Разошлась солдатня,
Труп остывший лежал
В свете робкого дня.
В первых солнца лучах
Лишь сержант-некрофил
Его, громко крича,
Ещё долго любил…
Слух идет по горам
— Умер юный шахид
За священный ислам
И за веру убит.
Но убитым в бою
Вечной гибели нег,
Среди гурий в раю
Он вкушает шербет.
Как он бился с урус
Не забудут вовек.
По нем плачет Эльбрус,
По нем плачет Казбек.
Плачут горькие ивы,
Наклонившись к земле,
А проходят талибы
— Салют Абдулле!
В небе плачет навзрыд
Караван птичьих стай,
А в гареме лежит
Вся в слезах Гюльчатай.-
И защитников прав
Плач стоит над Москвой,
Тихо плачет в рукав
Константин Боровой.
Плачьте, братцы, дружней,
Плачьте в десять ручьев,
Плачь, Бабицкий Андрей!
Плачь, Сергей Ковалев!
Нет, не зря, околев,
Он лежит на росе,
Ведь за это РФ
Исключат из ПАСЕ.
slavasmirnov
Либерала «нашисты» поймали,
Был он враг, пидарас и еврей.
Он в надежде на гранты шакалил
У скрипучих посольских дверей.
Он лягался, вцепившись в ограду,
Он грозил, что засудит ребят.
Обещал, что при всех выпьет иаду…
Отвели его в комиссарьят.
Предлагают ему сигарету
Незатейлив их офисный быт
Лишь пронзительно Путин с портрета
Прямо в самую душу глядит.
Монитора окно голубое
Солнца луч меж раздвинутых штор
И сказал комиссар: нам с тобою
Предстоит не простой разговор.
Негламурный, очкастый, не бритый
Ты испуганно в угол не жмись
Мы ж тебя не бейсбольною битой
Мы ж с тобой побазарить за жисть.
Для начала ответь мне очкарик
За зубами не пряча язык
Сколько грантов ты щас нашакалил?
40 Евро? Навар не велик.
И за эту ничтожную сумму
(Ее нынче и мент не возьмет)
Ты готов хаять нашу Госдуму
А в лице ее весь наш народ.
Ты пойми диссидент-извращенец,
Что в дурацком своем пиджаке
Ты не более чем заусенец
На могучей народной руке.
Никогда б ты не смог как Есенин
Пробежать по росе босиком
И проспясь в свежескошенном сене
Похмелятся парным молоком.
Мы студенты, солдаты, крестьяне
И за нами большая страна
Нас сам Путин на Красной поляне
Шашлыком кормил из кабана.
Скоро мы переменим гаранта
Сохранив стратегический курс
Ты наплюй на иудины гранты
Обопрись на природный ресурс.
Есть сокровища в недрах подземных
Нефть и газ есть и уголь и сталь
Не шакаль у посольств иноземных
Не шакаль, не шакаль, не шакаль!
Не щипли ты свою бороденку
И не делай обиженный вид
Мы найдем те такую девчонку
Ты забудешь, что был содомит.
И не ври, что мы антисемиты
Поимей же хоть совесть и стыд
Щас семиту все двери открыты
Если только с народом семит.
В телевизоре вечером поздним
Не сочтешь Авраама сынов
Глеб Павловский, Леонтьев и Познер
И Архангельский и Соловьев.
Хочешь — будешь ты доктор-проктолог,
Хочешь — будешь шахтер, сталевар,
Хочешь — будь журналист-политолог
Ну а хочешь — работник пиар.
В наши дни есть в России товарищ
Столько важных и нужных работ
Отчего ж ты упрямо шакалишь
У посольств иностранных ворот?
А какой подаете пример вы?
Чему учите вы молодежь?
Уходи, забирай свои евро
Хотя нет, евро, впрочем, не трожь.
И когда либерала по трассе
Вез домой мусульманин-таксист
Пережил он глубокий катарсис
Или как его там, катарсис.
Ощутил он причастность к большому
Осознал наш стремительный век
И, теперь, он ведущий ток-шоу
А ведь мог бы пропасть человек.
slavasmirnov
slavasmirnov
slavasmirnov
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.