Я на досуге продолжаю почитывать воспоминания участников ВОВ. Следующий отрывок: летчик-истребитель Бенедикт Ильич Кардопольцев рассказывает о том, как его сбили в 1944-м.



Фото: самолет Ла-7. На таком летал Кардопольцев

"… Под Шауляем железнодорожная станция была, километров тридцать от фронта, немцы сгружали там танки — готовили удар. И Илы летали долбить эту станцию, а мы вчетвером — Левченко в паре, и я с заместителем командира эскадрильи Славгородским, — на пределе горючего сопровождали шестерку Илов. Леса там горели — дым, густой дым. Илы идут к фронту, прижавшись к земле, низко. И пара Левченко в этом дыму потеряла нас, мы остались вдвоем у шестерки Илов. Перед атакой Илы взмывают, и потом начинают работать. И командир сделал ошибку. Пока Илы штурмовали, он на небольшой скорости ходил, и ни высоты нет, ни скорости, ничего… Я их [немецкие истребители — Shmyrov] первым увидел и говорю: «Командир, сзади фоккера!»
И один «фоккер» у меня справа, я не успел сообразить, куда деваться мне — командир рядом. Их всего было восемнадцать штук. Не увернешься — некуда деваться,
И как только я это сказал, смотрю, по плоскости идут шнуры…. У немцев были белые трассы. У нас были красноватые, розовые трассы, а у них — белые. Пламя сразу появилось… Помню, подумал:
«Вот как люди погибают: самолет горит, а я в кабине сижу».
И потом в памяти сохранилось только, как я уже падал вне самолета, спиной на землю. Кольцо взял — «раз!». Парашют вышел… — аэродинамический удар совпал с моим приземлением. Сильно ударился ногами…
Не помню я, как фонарь открывал, как вылез из самолета… А ведь на это время нужно… Еще бы секунды две, и уже не хватило бы высоты, разбился бы насмерть.
… Приземлился, парашют собрал, а над головой Илы собираются, там замкомэска летает… Я в куст оттащил парашют, и смотрю — сарай, и немцы стоят, человек пять с винтовками. И смотрят на меня, а я из кустов смотрю на них… Один пошел в моем направлении. Не доходя до меня метров пятьдесят, поворачивается, и в этот дом.
… Я думаю, он пошел за помощью. Я как шуранул от этого дома в лес, бежал, и на себе гимнастерку гасил. Она ж — х/б, тлеет.
… Ну, я удрал. Никакого преследования не было. И в этот момент опять штурмовики пришли. Вторая группа, другая. Мне из лесу была видна разгрузочная площадка. Воют, стреляют так, что я даже залег, снаряды рвутся. Улетели. И я запомнил направление — куда они пошли… Прикинул расположение и пошел. Встречались немцы, и я убегал от них. Я тогда был спринтер тот еще… Рекорды поставил.
И вдруг я перестал видеть, не вижу ничего — обгорел. Как потрешь глаза, пальцами откроешь — вроде видно. И вот с одним глазом, левым, и шатаюсь по лесу. И тут слышу какой-то шум, смотрю: тропинка недалеко от дороги. Я опустился, сижу и жду. Смотрю три человека — немцы идут по дорожке сюда. Ну, я думаю, что делать «Стрелять, не стрелять?» И перед ними я встал… Представляете, «горелый». У них вот такие глаза. Понимаете? Для них неожиданна была встреча, они же шли по своей территории. Пока они удивлялись, я развернулся, и в лес дунул. Вслед: «хальт, хальт!»
Постреляли… Ну, все обошлось. Это было уже на второй день. Я три или четыре дня там провел. Все время иду на восток. На четвертый день шоссейную дорогу перейти надо было. А движение большое — немцы часто ездят. И там за дорогой пшеничное или ржаное поле. Ну, думаю, отложу переход до вечера, когда движение уменьшится. И отошел немножко, и заснул у березы, под деревом сваленным снарядами… Какой-то шум — открываю глаз. Проспал, уже ранее утро. Я пошел, к дороге. Посмотрел, никого нет. Рожь невысокая была, почти открытое место. И я ползком…
Ползу, и вдруг вижу — проволочина. Я влево по проволоке, смотрю, мина стоит такая круглая. И к ней провода. Ну, я понял, что это минное поле. Нашел разрыв… Потом опять проволока. И так три ряда я прополз. Как я прошел минное поле? Как дурак! Нормальному человеку точно не пройти. Встал я, уже не соображая. Когда я к своим пришел, и рассказал, что там все заминировано, майор, который меня встретил, сомневался: «Как ты прошел? Наши там ходили — подорвались».
Представляете, а если бы я пошел бы вечером или ночью? Я пошел бы в полный рост, не боясь, что меня увидят, и подорвался бы. А, ползая, я попал на эту проволоку. Я уже на нашей стороне еще раз по минному полю прошелся, и тоже ничего…
Кончилось поле, вышел к реке Дубисса — приток Немана. Строго на юг идет. Иду к берегу. Пить хочется… Срываю горсть рябины, — три дня не ел. Мы рано вылетели, не позавтракали, и не попили. Понимаете? Иду по кустам — маскируюсь, ведь немцы могут увидеть. И вдруг слышу мат. Мат-перемат. Смотрю, две коровы влезли в речку, а за ними пацан, лет одиннадцать-двенадцать, вот такого роста. Наверно он их пас… Я говорю: «иди сюда».
Он в шоке. Вид у меня какой: морда черная — обгорелая, небритая, весь в грязи и листьях, пистолет в руках…
… Он и убежал. Я кричу вдогонку: «Куда ты бежишь? Где русские?»
Он выглядывает: «Русские, — говорит, — вон там. На том берегу».
Я оказывается, пока на парнишку не наткнулся, долго шел вдоль линии фронта. Компаса не было, планшет остался в самолете — сгорел.
Он меня уговорил пойти на хутор. Прихожу: там женщина и пожилой человек что-то молотят. Дали мне молока напиться. Спросил их про брод. По-русски почти не говорили. Но ответили: «Есть!» И давай, мол, уходи. Но парню сказали показать мне брод.
Я через речку перешел, и вышел прямо на котлы большие, в них яблоки варят, оказался первый артиллерийский Краснознаменный полк. Как они назвались, так я и записал. Понимал, что мне придется объясняться, как, когда и где я перешел фронт.
Точнее я вышел на наблюдательный пост, а там солдат спит… Я его разбудил, он меня как увидел, так заорал… Перевел через бугор, а там уж полк стоит…
… Когда я к нашим вышел, девчонки-санитарки пяток уколов сделали, забинтовали. (Потом бинты присохли, эх и мерзко было! Марганцовкой смачивали, чтоб отставало.) Я сел на пень и свалился. И встать не могу, все. Все — окончились мои силы".



Воспоминания Б. И. Кардопольцева полностью — на сайте «Я помню»
Орфография и пунктуация оригинала сохранены.